Равиль Каримов:
– Первый вопрос, который честно говоря давно хотелось задать: в вашем исполнении меня всегда поражает то, что вы одинаково убедительно играете и русскую музыку, и азербайджанскую. Одно из самых моих любимых в вашем репертуаре — это прекрасные миниатюры Фикрета Амирова, которые есть на вашем диске. И в тоже время у вас потрясающе убедительны обработки русских народных песен. Как удаётся совмещать такие казалось бы разные полюса?
Ровшан Мамедкулиев:
– Ну я играю ещё и классическую музыку тоже (улыбается).
Равиль Каримов:
– Да, конечно, но в народных пластах это проявляется особенно контрастно! Скажите, в чём здесь секрет?
Ровшан Мамедкулиев:
– У меня папа азербайджанец, а мама русская — соответственно, может быть, в этом коктейле и есть секрет. И вырос я в Баку, до семи лет там жил, впитывал восточную традицию. И так впитал, что когда мы переехали в Нижний Новгород, я чувствовал себя именно азербайджанцем. Правда, когда мы после долгого перерыва поехали в Баку (году в 2000-ном, мне уже было лет 14), ехал с настроением, что еду на Родину! Приехал на Родину и вижу, что во-первых: язык потерян, конечно я понимаю что-то, но говорить мне уже трудно! А во-вторых: культурно уже к тому времени обрусел что ли, но возник такой диссонанс, и тут я не свой, и там в общем-то до конца не свой тоже. Правда, потом переосмыслил, ведь я как человек мира скорее, и появилось такое приятное ощущение, что и тут я свой, и тут тоже свой, так что не сказать, что долго в этой депрессии жил. Ну а насчёт произведений: когда разучиваешь — погружаешься, находишь образы и оно становится своим уже независимо от национальности композитора или даже эпохи. Мне кажется, что секрет в том, чтобы любить музыку, влюбиться в конкретное произведение, погружаясь в него (иногда через ассоциативные вещи, иногда же и через конкретные знания о произведении), глубже и глубже.
Равиль Каримов:
– А что помогает, может архитектуру вспоминаете в этот момент?
Ровшан Мамедкулиев:
– Ой, разные произведения по-разному, где-то и архитектурные впечатления, тоже конечно. Например, увидел там Саграду Фамилию в Барселоне, и играешь допустим «Арабское каприччио», в голове ассоциация может возникнуть и это соответственно натолкнёт на более интересное и более глубокое ощущение, и ты его передашь потом на сцене ярче.
Равиль Каримов:
– Второй вопрос в чём-то похож на первый, он его дополняет. Был на нескольких ваших концертах и заметил, что вы практически впадаете в транс, это порой бывает почти как мистерия! И даже (конкретно на этом концерте я не был, но мне рассказывали) что как-то у вас пошла кровь из носа, причём прямо на сцене. Нередко вы вводите в похожее состояние и слушателей (возможно, не всех, но многие точно реагируют), вводя их в такое состояние изменённого сознания. Как это удаётся?
Ровшан Мамедкулиев:
– Я это делаю точно не специально, просто искренне работаю над произведением. Меня, честно говоря, очень смущают такие вещи —зритель пришёл удовольствие получить на концерт, и каких-то (скажем так) «впаданий» в некие состояния ему не хотелось.
Равиль Каримов:
– Это, пожалуй, вопрос, и вопрос интересный, ведь изначально музыка во многом и была мистерией, таким совместным времяпровождением, может это отсылка к каким-то истокам?
Ровшан Мамедкулиев:
– Вообще, это, конечно, делается не специально, у меня ведь задачи не стоит (улыбается) свести там с ума, просто я глубоко погружаюсь в произведение. И всё, конечно, зависит от музыки — вот эта история с кровью из носу, которая на сонате Кошкина у меня была. Ну да, она немножко такая, дерзкая музыка. И само мероприятие было… вот Дима кстати, по-моему, у меня учился ещё тогда? (обращается к Дмитрию Соколову) Ты же первый, кто показал мне сонату Кошкина! Ты тогда играл первую часть, и мне она показалась интересной музыкой, а у Кошкина как раз приближался юбилей. Я до этого Кошкина ещё ничего не играл, за исключением «Трёх станций одной дороги» в школе, но оно не совсем типичное для композитора, скорее джазовое. Как-то мне музыка эта казалось… недоброй что ли такой, а тут приближается юбилей, и меня тогда заинтересовало это произведение (вторая соната), тем более что никто его не исполнял, а произведение такое глобальное, значимое - соната! Это было интересной задачей, в общем, я начал погружаться в него (времени оставалось совсем немного) и в процессе работы над произведением (а оно, скажем так, очень диссонансное, агрессивное), в третьей части есть такие остановки, я ещё осмыслял их тогда как «врезание» куда-то, и на сцене всё это переросло в кровь из носа. Это из-за образного такого восприятия, пожалуй, конечно даже через край. Может и слишком уж, наверное, я тогда увлёкся этими образами, соответственно и кровь из носа. А о чём, вопрос-то был, мы не отвлеклись? (дружно смеёмся).
Равиль Каримов:
– Да собственно именно то, о чём вы говорите — как концерт превратить в мистерию?
Ровшан Мамедкулиев:
– Насчёт гипнотических состояний? Я сам всегда (как, к примеру, в сонате Кошкина), стараюсь мыслить образно… с детства так педагог учил — воспринимать всё как настроения и образы. Играю, например, крещендо как: приближение, или расширение, подъём на гору. Вообще, я и живу так, соответственно и играю, а как это воспринимается зрителем — это совсем другой вопрос, о котором я порой даже не задумываюсь, наверно просто стремлюсь быть максимально искренним!
Равиль Каримов:
– Расскажите о самых первых гитарных впечатлениях: что повлияло, что помогло стать гитаристом? – это первая часть вопроса, а вторая часть – когда окончательно поняли, что гитара ваша судьба, был такой момент?
Ровшан Мамедкулиев:
– Первые гитарные впечатления — это Пако де Лусия (у отца были записи), всё было очень ярким! Потом - кружок бардовской песни, три месяца мы ходили с другом. Это была скорее идея мамы моего друга и его самого, я пошёл за компанию, у меня не было амбиций становиться музыкантом. Лет тогда было где-то одиннадцать, в этом же году, мы оба с ним поступили в музыкальную школу, и я попал в класс Алексея Алексеевича Петропавловского. Это была, конечно, судьбоносная в моей жизни встреча, впоследствии у него я учился и в училище, и в консерватории, и в аспирантуре, это был единственный в моей жизни педагог! Вначале конечно, после кружка бардовской песни я думал в музыкальной школе будет что-то подобное, и конечно не представлял тогда что такое классическая гитара в том плане в каком Алексей Алексеевич её мне раскрыл. Но предрасположенность к инструменту какая-то была, в том плане что у меня всё получалось довольно-таки быстро. И довольно быстро шёл рост сложности произведений, скажем так, педагог что-нибудь приносит, и я это уже на следующий урок в выученном состоянии ему предъявляю, в результате во втором классе музыкальной школы уже участвовал в конкурсах.
Конкурсная тема, кстати, меня тоже очень мотивировала заниматься. Хотелось побеждать, хотелось быть лучше, возраст у меня уже был тогда лет двенадцать. Конечно, это не было ещё поздно, но относительно своих сверстников я был чуточку отстающим, и эта борьба заряжала, и я всё время хотел в дальнейших конкурсах участвовать, расти, развиваться. Наверное, я чуть ушёл от вопроса?
Равиль Каримов:
– В общем то нет. На первую часть вы уже ответили исчерпывающе, а я напомню вторую часть вопроса: был такой момент, когда вы почувствовали – гитара это, судьба!
Ровшан Мамедкулиев:
– Судьба, наверное, всё же громко сказано. У меня был такой момент, когда нужно было принять решение, это был девятый класс общеобразовательной школы, а нужно учесть, что я учился в математическом классе. Нагрузки по математике, с седьмого класса шли дополнительные факультативы и всё такое, и по музыке тоже были успехи, конкурсы, и довольно значимые! И в какой-то момент стало трудно всё это совмещать, и я понял, надо выбирать дорожку. В этот момент были сомнения, я помню, как я пришёл к Алексею Алексеевичу, говорю: «у меня вопрос - что вы посоветуете, куда идти, в музыку или в математику?». Я разумеется ждал что он скажет: конечно в музыку! А от ответил: «пойди в математику, если не твоё вернёшься» (дружно хохочем). Я буквально обалдел тогда от такого… совета, но всё же пошёл в музыку. Дома тоже - родители одно советовали, бабушка другое, был тогда такой момент принятия решения. В общем после девятого класса я сменил общеобразовательную школу, потому что понимал, что педагоги меня не поймут. По математике была у нас такая: Милена Альбертовна, замечательный педагог и она знала, что у меня успехи по музыке! Но у меня и по математике тоже были успехи, и казалось, что сейчас начать заниматься по-другому, будет сложно. Поэтому я просто ушёл в другую школу, чтобы нагрузка по этим дисциплинам (алгебре, геометрии) была полегче. То есть с того момента (после девятого класса) я уже понимал, что иду в музыку, что это мой путь. Но сказать - судьба какая-то, так громко я бы формулировать, наверное, не стал, просто это был осознанный выбор, мне это нравилось и до сих пор нравится, какой-то мистики я в этом не вижу если честно.
Равиль Каримов:
- А теперь я попробую задать сложный вопрос, (наверное, сложный) хотя возможно, вам он покажется простым. Как только появилась запись, появилась – дилемма записи, с одной стороны: мы все любим их, слушаем, благодаря записям у нас весь исполнительский ХХ век, и это великолепно! С другой стороны: на записи музыкант звучит не так как вживую, и часто не так, как ему хотелось бы, как он сам себя слышит. Вот что вы об этом думаете, какой Ровшан Мамедкулиев настоящий, в записи или в «живом» концерте?
Ровшан Мамедкулиев:
– Я думаю, в живом концерте. Я записи свои если честно… нет я их конечно делаю, но скорее потому что надо! Или говорят - запишись это же останется! Я, конечно, понимаю, что это хорошо, что запись —это такое запечатление. Но если честно, сам свои записи я вообще не могу слушать, разве что спустя сколько-то времени, когда уже забывается то, как это реально было. И многие, кстати, мне говорят, что на концерте совсем другое впечатление, и мне тоже кажется, что на концерте я лучше играю, чем на записи. Процесс записи ведь зависит во многом от звукорежиссёра, от собственного какого-то состояния, настроения и это запечатление какого-то момента, сквозь призму всех этих микрофонов и акустики, причём сделанное режиссёром, что-то в этом есть технологическое, что-то ускользает жизненное. В общем, я больше люблю концерты, лучше себя чувствую на концертах. Я помню свои первые записи, ох (вздыхает) и времяпровождение тяжелое, и результатом недоволен, а работа сделана, причём не только моя, и деньги вложены, нужно выпускать этот диск.
Равиль Каримов:
– Знаете, на мой взгляд, вы действительно принадлежите к тем уже совсем немногим в наше время музыкантам (что я лично сам слышал), которые вживую звучат много лучше, чем в записи.
Ровшан Мамедкулиев:
– Ну вот, ещё один человек!
Равиль Каримов:
– Сейчас очень много людей, которых в записи слушаешь – вроде ничего, идёшь на живой концерт, вопросов много возникает.
Ровшан Мамедкулиев:
– Да, я тоже с этим сталкивался.
Равиль Каримов:
– У вас пока наоборот!
Ровшан Мамедкулиев:
– Значит, у меня плохие записи?!! (смеёмся)
Равиль Каримов:
– Знаете, есть такое ощущение, что нужно ещё попытаться записать, чтобы наконец был настоящий Ровшан, которого я пока не слышу на ваших записях. Живые впечатления у меня значительно более яркие от вашей игры!
Дмитрий Соколов:
– Не сговариваясь, вот когда мы сюда шли я спрашивал Ровшана, будет ли он записываться ещё?!!
Равиль Каримов:
– У меня кстати друг – Андрей Леонтьев, записывает довольно хорошо. Я ни на что не намекаю, но человек искренне увлечён, уже и оборудование профессиональное у него и опыт (лет десять почти этим занимается), и с каждым годом записывает всё лучше и лучше.
Ровшан Мамедкулиев:
– И гитару записывает?
Равиль Каримов:
– Только гитару, он сам гитарист и именно ей увлечён. (на этом месте мы все принялись за булочки, а я пользуясь случаем задал ещё один вопрос): говорят, что таланту нельзя научиться, это, пожалуй, правда, но иногда утверждают, что талантом можно заразиться. И вот у меня вопрос: от кого вы заразились талантом (может это и не гитаристы, а то и вовсе не музыканты), были такие люди?
Ровшан Мамедкулиев:
– Мне почему-то вспоминается видеокассета (от которой у меня до сих пор прямо мурашки), когда увидел впервые запись Джулиана Брима. И игра поразила, и скажем так, внешне - картинка очень красивая, это было сильное впечатление, когда я впервые увидел заграничного музыканта, играющего на гитаре. Да, я там некоторые произведения снимал тогда - «Маху Гойя» Гранадоса, и «Блестящее Рондо» мне захотелось выучить и которое я до сих пор играю. Это было большое впечатление, которое вдохновило! Потом мне вспоминается концерт Артёма Дервоеда в Нижегородской консерватории, детские такие вспоминания на всю жизнь. Такое обилие красок, я тогда просто влюбился в его гитару, сейчас играю на гитаре Артёма Дервоеда – «Контрерасе». Когда я узнал, что он её продаёт, я в тот же день ему позвонил и на следующий день уже забрал.
Также бесспорно, огромное количество фортепианных записей, в которые я погружался. Это, конечно, у меня от педагога – Алексея Алексеевича и его жены Ольга Владимировны Межуевой. Они мне тогда говорили: послушай то, послушай это, классические записи (Рихтера к примеру), это были очень важные детские впечатления.
Равиль Каримов:
– А живое общение, может актёры, режиссёры? Или даже, возможно, просто яркие люди, которые искусством и не занимаются, было такое в жизни?
Ровшан Мамедкулиев:
– С актёрами скорее то, что я смотрел в записи, живого общения вот так навскидку не вспоминается. Если говорить о встречах, которые вдохновили и повлияли, то я почему-то Дьенса вспоминаю. Конкурс «Гитарной ассоциации Америки», утро, накануне я побеждаю, и утром мне надо улетать. В гостинице, часов шесть утра, я спускаюсь в кафе позавтракать, а там сидит Роланд Дьенс в наушниках с ноутбуком. Понимаю, что он ещё не ложился, потому что закончилось всё поздно (часа два-три ночи), и он слушает какие-то африканские ритмы, даёт мне тоже послушать (там такое - бум-бум) спрашивает: «Как тебе?». Я ему: «интересно!» вдохновлён был, так необычно, здорово! Я ещё тогда подумал: с какой-то другой планеты человек совершенно!
Дмитрий Соколов:
– А я вот хотел про Лео Брауэра спросить, когда он приезжал в Москву, были его мастер классы! Я даже, можно сказать, за ним гонялся, сначала ездил в Калугу, но тогда пообщаться не удалось (только автограф получил). Потом, уже в Москве с ним пересёкся, грандиозная конечно личность!
Ровшан Мамедкулиев:
– Впервые с ним пересёкся на конкурсе Антони (он как раз имени Брауэра), в котором я тогда участвовал, посвящённый его 70-летию. Он тогда жюрил, а я играл его сонату. Большого общения не было, но заражающая энергия, позитив такой, и, как мне представляется, доброта, причём не такая наносная доброта, а удивительно искренняя! Позитив, жизнелюбие. Пересекались, конечно, и в Москве, в Штатах, но прямого общения было не так много.
Дмитрий Соколов:
– Паркенинга, был такой конкурс, ты там второе место занял («да», - подтвердил Ровшан), а я недавно случайно нашёл запись с этого конкурса, третий тур, там запись с оркестром. Что там с оркестром такое было, мне интересно? Меня это удивило, мне кажется там просто какая-то подстава была!
Ровшан Мамедкулиев:
– Ну, я не знаю подстава не подстава…
Дмитрий Соколов:
- Несколько мест (можно даже включить) просто вылетали, потом вообще разошлись. Но ты конечно стоически это выдержал!
Ровшан Мамедкулиев:
– Но сердце у меня, конечно, застучало! В общем, ситуация была такая - финал с оркестром, и была возможность выбора: Аранхуэс либо концерт Кастельнуово-Тедеско. Я зачем-то выбрал Тедеско (все остальные выбрали Аранхуэс) и вот, когда прихожу на репетицию, они мне говорят: «как замечательно, что вы выбрали такой редкий концерт, мы его ещё не разу не играли!» (дружный смех). Я такой – ну, ясно! А репетиция завтра, и потом уже финал и сама репетиция - минут тридцать. Оркестр в общем вполне хороший, но они впервые увидели ноты за день до выступления. Я так понял, что Аранхуэс там гораздо более популярен, (хотя Тедеско тоже много играют), но они, видимо, не ожидали, что кто-то выберет именно этот концерт. Соответственно, в финале, во второй части была прям криминальная штука, там у меня вначале каденция, потом должен вступить оркестр. И струнные вступили, а духовые на пол такта позже, а потом начала такая какофония звучать и это длилось… хм… не знаю… заметно, секунд пятнадцать-двадцать, и таких оркестровых моментов было много, вот даже в интернет попало.
Равиль Каримов:
– Забавная ситуация, хотя тогда вам конечно было не смешно. А у меня следующий вопрос: есть у вас какие-то фишки, способы настроиться на концерт, подготовиться к нему. Потому что все волнуются (наверное, и вы не исключение?), есть ли какие-то способы, секреты может быть?
Ровшан Мамедкулиев:
– Наверное, волнуюсь я с годами всё больше и больше. Потому что маленький был, я как танк выходил, делал своё дело и не помню даже, чтоб волновался. Волноваться реально начал, пожалуй, уже учась в консерватории, ну возможно чуть раньше, лет в 15-16. Когда уже повыигрывал несколько конкурсов и вот выходишь, внимание, люди ждут чего-то, груз ответственности начинает потихонечку давить. Ну и сейчас, соответственно, повыигрывал GFA, конкурс имени Питталуги, и так далее…
Равиль Каримов:
– А какие способы (и есть ли они вообще), преодолеть волнение?
Ровшан Мамедкулиев:
– Способы, как мне кажется, точно такие же – уверенно знать произведение, причём не только текст, но и образно! То есть ты должен понимать, что ты сейчас зрителю хочешь сказать. И всё своё внимание направить именно на это, а не на то, где кто сидит, кто именно сидит, что сейчас сказала ведущая. И в этом случае ты волнуешься за то, что ты играешь, волнуешься по ходу произведения, потому что там драматическое место, а не потому что внешние факторы тебя отвлекают. Я для себя, скажем так, с опытом и с огромным количеством концертов, уже знаю какое мне время нужно для подготовки. Были разные эксперименты в этом плане, были, скажем, случаи, когда я приходил за четыре часа, ждать… много, перегораешь! Был один опыт такой, забавный, когда я приехал на место концерта, а мой концерт уже идёт. То есть зрители в зале, минут пятнадцать уже ждут! Во время американского тура, в Канаде, было один раз такое.
Равиль Каримов:
– Вы не знали точное время концерта?
Ровшан Мамедкулиев:
– Нет, у меня была задержка самолёта и я прилетел с опозданием, гитару не брал в руки весь день, приезжаю на место концерта, а зрители уже в зале, переодеваюсь и иду на сцену.
Равиль Каримов:
– И как, прошло?
Ровшан Мамедкулиев:
– Там система такая, ты играешь одну и ту же программу, и это был уже (не помню), ну… 35-й концерт, наверное, и у меня волнения за программу не было, мне это даже забавным казалось. Хорошо концерт прошёл! Это вот другой опыт. Ну конечно в идеале я для себя знаю: час-пятнадцать, час-тридцать, это оптимально. Меньше часа уже мало, больше часа тридцати, ну может час сорок пять, ещё хорошо, больше двух часов точно много. Знаю, что я буду делать до концерта, попробую немного акустику зала, и потом, не прогоняя произведение целиком, только какие-то части (в зависимости от программы), проверю ощущения с инструментом. До выхода минут 15-ть ни с кем не общаться, тоже такое правило, которое с годами я для себя вывел и придерживаюсь, потому что понимаю, если сейчас, до концерта буду общаться, потом, выйду играть первое произведение, и не дай Бог какая-то мысль или фраза западёт в голову, буду уже не настолько сосредоточен. Акустически я очень зависим, понимаю уже, что если зал акустически, скажем так – неприятный, начинаю об этом думать и становлюсь более зажатым, соответственно и играю без удовольствия. Но, конечно, у меня и на этот случай уже есть свои концентрационные наработки, и тогда я стараюсь больше на ощущениях играть, то есть уже не слушая себя, (отдачу в зале, как в идеале), а больше на внутренних ощущениях. В общем, с опытом приходит много таких вещей.
Дмитрий Соколов:
– А у меня вопрос: во время исполнения одного и того же произведения, которое давно уже играешь, есть такое, что в зависимости от состояния или от публики, можно его как-то немножко видоизменить (может паузу чуть больше сделать?), подстроиться под публику, чтобы его донести? Что-то типа такой импровизации во время концерта?
Ровшан Мамедкулиев:
– Ну конечно! Тут всё рождается, как мне кажется, спонтанно, и акустика, и своё состояние, и звучание инструмента, и контакт со зрителем! Что сейчас происходит энергетически в зале? В зависимости от этого! Ты же доносишь какой-то образ, какое-то настроение, как хочешь это назови, но в общем состояние, не знаю… допустим - влюблённость. И эта влюблённость в разных залах конечно будет звучать чуточку по разному, где-то пауза будет чуть длиннее, где-то крещендо чуть более нарочитое. И соответственно, когда получается погрузиться в происходящее и, скажем так, передать именно состояние, то детали, конкретные средства художественной выразительности, подбираются уже по ходу дела в зависимости от ситуации. Это всё как-бы пересобирается. Конечно не играешь одинаково! Иногда на концертах, скажем, если грубо очень, у тебя в этом месте крещендо, но ты интуитивно что-то почувствовал, и сделал диминуэндо, и хорошо получилось! А в следующем концерте, эмоциональная ситуация другая, и ты делаешь именно крещендо, как изначально и было задумано. Решение принимается с долей интуиции, с долей музыкальной воли и пересобирается каждый раз чуточку по-разному.
Равиль Каримов:
– Кстати, в дополнение к этому у меня ещё один вопрос. В интервью актеров приходилось слышать – бывает, артист в театре (в театральном зале) находит человека или нескольких людей как бы для которых он играет и по которым он сверяет впечатления от своей игры?
Ровшан Мамедкулиев:
– Я чуть-чуть плохо вижу (дружный неудержимый смех), у меня близорукость. Поэтому найти конкретного человека мне сложно!
Равиль Каримов:
– «Чуть-чуть плохо вижу» это уже исчерпывающий ответ.
Ровшан Мамедкулиев:
– Да, поэтому найти этого конкретного человека для меня трудно, иногда есть ощущение, когда зал большой, играешь в конец зала. Туда. Но это больше момент подачи, когда понимаешь, что, если будешь играть на обычном напряжении, будет мало. Поэтому если видишь, что может быть мало, то выбираешь не конкретного человека (потому что я плохо вижу), а просто туда, куда-то в конец зала. Чуть больше эмоций стараешься дать, чтобы охватить. Кто-то говорит «как куполом покрываешь зал», но у меня больше такие ассоциации – в конец зала.
Равиль Каримов:
– А вот такой вопрос, который постоянно муссируется, он не новый, но интересно, как вы на него ответите: ограниченность гитары, всё время об этом говорят, кто-то в ту сторону, кто-то в эту, вот как вы относитесь к этой проблеме, есть ли она для вас, и если есть, то что вы считаете сильной стороной гитары, а что слабой, несмотря на любовь к ней?
Ровшан Мамедкулиев:
- Ограниченность динамическая есть. Вот я сейчас играл Гольдберг-вариации с баяном, и конечно, тут соревноваться в плане динамики не имеет смысла. Сильные стороны - тембровое богатство, и, скажем так, естество природы, проявляющееся в том, что до любого человека, до его сердца, очень легко достучаться с гитарой. Слушая гитару, так или иначе, любому человеку становиться приятно, такая природа звука у нашего инструмента. Динамическая ограниченность (верхнего предела) для меня компенсируется тем, что существует огромное количество градаций. И в зоне (если можно так сказать) относительно тихих звуков есть: тихие-мягкие звуки, есть тихие-острые звуки, есть тихие-нежные звуки есть тихие-благородные, драматические звуки, и расширяя эту палитру, находя всё это на инструменте, со временем ты всё более и более комфортно и уверенно себя чувствуешь с гитарой. И даже, играя, к примеру, с баяном, подчеркивая какие-то краски, ты выделяешься на его фоне именно красками, а не громкостью. Ведь может быть очень громкий звук и на его фоне такая терпкая краска — она тоже может быть слышна, и пользуясь этим, ты находишь музыкальные решения. Но бесспорно, когда огромные залы, или скажем так, проблемные акустически залы, я играю с микрофоном. Но когда зал позволяет, или даже чуточку, скажем, есть залы, где на грани, можно с микрофоном - можно без микрофона, я конечно предпочитаю играть без микрофона. И конечно, имея даже какие-то хорошие микрофоны, играя без микрофона, ты больше представляешь, что это будет и, скажем так, лучше контролируешь происходящее в зале. Все-таки с микрофоном очень много зависит от звукорежиссёра!
Мне кажется проигрышной такая позиция – «вот у нас тихий инструмент» — зато ведь у нас краски есть! И ещё есть возможность сыграть тихо и отчётливо, по-моему, ни на одном инструменте нет такого разнообразия тихого, но при этом отчётливого звука как на гитаре, я имею в виду классические инструменты, скрипка, виолончель, фортепиано, духовые, например. Сыграть так тихо и отчётливо, и сделать это легко, на других инструментах невозможно! И я вот, скорее, в эту сторону свои технические (сейчас даже больше к студентам обращаюсь) поиски обращаю, ищу такие краски, которые были бы яркие и отчётливые. Потому что очень часто гитаристы играют мало того, что вяло, и ещё к тому же с неконкретной образной задачей, вот просто играют и всё, потому что надо! Поэтому и создаётся ощущение, что немощный инструмент.
Равиль Каримов:
– Он в некоторых случаях может быть немощным скорее художественно, чем динамически?
Ровшан Мамедкулиев:
- Да.
Равиль Каримов:
– Кроме музыки, кроме гитары, какие ещё интересы, позволяющие дополнить ваш мир, расширить взгляды? Есть такие? Вашу эмоциональную жизнь подпитывает что-то ещё, кроме музыки?
Ровшан Мамедкулиев:
– Первое что в голову приходит, то, что у меня четверо детей, четверо дочерей.
Равиль Каримов:
– Прям все дочери? Потрясающе!
Ровшан Мамедкулиев:
– Да, четверо девочек! Младшей полтора года, старшей скоро будет одиннадцать, у кого есть дети тот, думаю, представляет, что это такое! Штука, конечно, энергозатратная. У меня довольно плотный концертный график, много всего и честно, чем-то другим заняться, положа руку на сердце, даже времени нет.
Равиль Каримов:
– А теперь я задам вопрос, на который не знаю даже захотите ли вы ответить?! Талант вызывает порой не только добрые чувства, но и зависть и негатив. Про Паганини к примеру, существует немало легенд о том, как ему струны подрезали, полно историй о том, как музыкантам отменяют концерты. Вы сталкивались с такой особенностью музыкальной жизни? Не называя конечно фамилий, но просто сам сюжет, если вы захотите о нём рассказать, мне кажется, это было бы интересно читателям?
Ровшан Мамедкулиев:
– Конечно всё было — и отмены концертов, да в общем-то всё что угодно, и то и это, всё что в таких случаях бывает! Но на мой взгляд, главные в жизни события — это не те, что отменились, а те, которые состоялись, вот о них-то в первую очередь и интересно вспоминать (улыбается). Именно они, (состоявшиеся концерты) самые важные, а остальное оно уходит, рано или поздно забывается, и я считаю это очень правильным!
Равиль Каримов:
– А у меня ещё такой вопрос появился: мне вот, честно говоря, Амиров очень нравится в вашем исполнении, а ещё что-нибудь азербайджанское готовите?
Ровшан Мамедкулиев:
– Как раз сейчас этим занимаюсь! У Кара Караева есть балет – «Семь красавиц», и там есть танцы этих самых семи красавиц, вот я сейчас занимаюсь переложением танцев, получается цикл миниатюр. Ещё я играл пьесу (но она в оригинале для гитары написана) недавно, кстати играл её в Баку, как раз композитор присутствовала на этом концерте, очень волнительно было - Франгиз Ализаде. Боюсь соврать, но она там по моему, председатель союза композиторов, такая, очень влиятельная фигура, и вот у неё есть единственная пьеса для гитары соло, называется – «Фантазия».
Дмитрий Соколов:
– А новые пьесы, посвящённые вам, есть?
Ровшан Мамедкулиев:
– Да, «Замёрзший ручей» Никиты Арнольдовича Кошкина, тоже кстати азербайджанская тема, по мотивам азербайджанской притчи. Это я его попросил, чтобы если можно, сделать что-то связанное с Азербайджаном, зная, что у меня в перспективе концерт в Баку. И вот он написал для меня, это произведение, собственно говоря, ещё не играл.
Дмитрий Соколов:
– Для тебя ещё же концерт написан, несколько концертов даже?
Ровшан Мамедкулиев:
– Есть такой бельгийский композитор Филипп Лемэгр (Philippe Lemaigre), но этот концерт не для меня написан, если честно — я просто играл премьеру.
Дмитрий Соколов:
– А я читал в интернете, и вот хотелось бы узнать из первых уст, так сказать.
Ровшан Мамедкулиев:
– Я играл премьеру этого сочинения, но в процессе создания я не участвовал, не знаю даже, для кого он был написан.
Ещё Елена Лебедева когда-то тоже написала двухчастное произведение для гитары с камерным оркестром «Famalicao», и вот я тоже играл премьеру.
Равиль Каримов:
– Питерская Лена Лебедева?
Ровшан Мамедкулиев:
– Живёт она в Костроме.
Равиль Каримов:
– В Питере есть Елена Лебедева – гитаристка.
Ровшан Мамедкулиев:
– Нет, это не она, это композитор из Костромы.
Дмитрий Соколов:
– У меня вопрос по сотрудничеству с композиторами: есть ли знакомые композиторы, которые пишут для вас, или хотелось бы, чтобы написали музыку? И вообще, какую музыку вы предпочитаете из современных композиторов, есть ли такие?
Ровшан Мамедкулиев:
– С недавнего времени у меня сотрудничество с Ефремом Подгайцем. Очень приятное общение! Началось всё с того, что попались мне ноты его сюиты для гитары, исполнил её, прислал ему запись, ему очень понравилось. Завязалось общение, он написал для меня ещё и вторую сюиту и несколько пьес для гитары соло. Ефрем Подгайц - он сам не гитарист, хороший очень композитор с языком узнаваемым! И у нас с ним сложилось действительно интересное творческое общение. Ну вот Кошкина новое произведение. Руднев, недавно вышел его тройной альбом, (три диска), один диск - собственные его сочинения, второй – обработки народных песен, а третий диск – посвящён другим композиторам. Получается там всего девять пьес, и какие-то из них посвящены мне.
Равиль Каримов:
– Сейчас многие юные музыканты смотрят на вас, прислушиваются к каждому слову, и вот что бы вы хотели сказать им, может быть, пожелать, пользуясь случаем?
(повисло долгое молчание).
Ровшан Мамедкулиев:
– Пожелать? Искренне любить своё дело, и чтобы удача сопутствовала! Ведь от этого тоже многое зависит, вспоминая свой путь: где-то встреча, где-то выигранные конкурсы, во многом моменты удачи - иногда случается, а иногда, могло и не случиться, без этого невозможно! А любовь к своему делу — это что-то такое искреннее должно быть, что-то, как маячок. Вспоминая свой путь и до сих пор часто… а вот к примеру, вчера, после концерта ко мне студент подходит, спрашивает: вот я там играю, а мне говорят эту вещь нужно по другому играть, что вы посоветуете? Странный для меня вопрос, если ты не уверен в себе, нет какого-то внутреннего убеждения, если тень даже такого вопроса возникает, значит, что-то неискреннее есть. Ты видимо играешь для того чтобы кому-то понравиться, что-то выиграть, какой-нибудь конкурс. Нет, это конечно хорошо - выиграть конкурс, но ради этого какие-то интерпретационные вещи делать, с которыми внутренне не согласен — не знаю!!!
На этой ноте мы решили завершить наше интервью с Ровшаном Мамедкулиевым и пожелать всем нашим читателям больших творческих и жизненных успехов!
